Saturday, June 28, 2014

2 А.Ю.Ватлин Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941


ющее в нашей деревне Пульфнек, вступило в члены КПГ, в том числе вступил и я, это происходило в 1921 г.». Художник Герхард Мозер сам организовал ячейку КПГ в 1927 г. в архитектурном институте «Баухауз» в Дессау.
О попытке коммунистов организовать «германский Октябрь» осенью 1923 г. давали показания Курт Шуман и Ганс Мориц-Гримм. Последний должен был организовать вооруженное восстание в Южной Германии, за что получил четыре года тюрьмы. Владимир Торнер был участником и «спартаковского восстания» и боев в Руре весной 1920 г. Его разыскивала полиция, и он сбежал в Бельгию, а оттуда на пароходе вместе с русскими военнопленными добрался до Советской России. Торнер прошел подготовку в военной школе Коминтерна и в августе 1923 г. вновь был направлен в Германию. Он стал секретарем баварской организации КПГ и вскоре был вновь арестован. После этого Торнер работал в ИККИ и советской разведке, был освобожденным секретарем Сокольнического райкома ВКП(б).
Следователей крайне интересовали перипетии внутрипартийной борьбы в германской компартии, до начала массовых операций они детально фиксировали показания функционеров КПГ, примыкавших к тем или иным уклонам и оппозициям. Густав Бург (Кениг), арестованный в августе 1936 г., изложил в ходе допросов всю историю партии в 1924-1925 гг., когда ее руководителями были Рут Фишер и Аркадий Маслов, позже объявленные «левацкими уклонистами». Поскольку Бург поддерживал дружеские отношения с упоминавшимся выше Моисеем Лурье, в сценарии антисоветского заговора ему была отведена роль связного между иностранными троцкистами и группой Г. Е. Зиновьева. Складывается впечатление, что следователь «впрок» интересовался малейшими поворотами «генеральной линии» КПГ, проникновением ее агентов в круги высшего военного руководства, ибо данные сюжеты не нашли никакого отражения в обвинительном заключении по делу Бурга. История «антипартийной группы Реммеле-Неймана», бросившей вызов лидеру КПГ Эрнсту Тельману в 1932 г., подробно излагается в показаниях Роберты Гроп-пер, которая, как и ее муж Пауль Лангнер, являлась ответственной сотрудницей аппарата ЦК КПГ и была посвящена во все детали обширной склоки в партийном руководстве.
Более десятка немецких коммунистов были вынуждены покинуть Веймарскую Германию на рубеже 30-х гг., так как им грозило судебное преследование за совершение уголовных преступлений (мы не относим к ним стандартное «подстрекательство к бунту», имевшее политический характер). Чаще всего упоминается нанесение телесных повреждений или даже убийство представителей власти, поли
31

цейских, провокаторов, на втором — нелегальное хранение оружия. Фриц Воловец занимался поставками винтовок и пулеметов для «пролетарских сотен» в начале 20-х гг. За попытку добыть оружие полиция разыскивала сотрудника военного отдела КПГ Карла Кис-линга, и он в 1931 г. бежал из страны. В том же году за перевозку винтовок и боеприпасов был арестован Ганс Ротер, но отпущен до суда под подписку и переправлен в СССР по фиктивному паспорту. Скрываясь от ареста, покинул Германию по подложным документам и Генрих Шиллер — он входил в конспиративную группу, которая «была обязана хранить и ухаживать за оружием, припрятанным компартией в годы империалистической войны и революции». Один из членов группы проводил в лесу пробные стрельбы и был схвачен полицией, после чего руководство КПГ приняло решение об отправке всех членов группы в СССР.
Очевидно, нельзя принимать все рассказы обвиняемых о своих революционных подвигах за чистую монету, хотя эти факты и могут стать основой для дополнительных исследований по истории КПГ. Среди немецких эмигрантов было немало людей, которых отличала неумеренная бравада, склонность к экстравагантным поступкам, после ареста такого человека работникам НКВД не составляло особого труда найти в его биографии «зацепки», которые можно было истолковать в обвинительном ключе.
Порой это порождало трагикомичные ситуации. Так, молодой немец Герхард Вильнер показывал на допросе, что в 1932 г. у себя на родине был «осужден за кражу автомобиля и попытку уехать на нем в СССР». Очевидно, он решил прибыть на землю обетованную не с пустыми руками. Вильнера поймали только в Польше и вернули в Германию, после небольшого срока в тюрьме он все-таки присоединился к своим родителям, перебравшимся в Москву ранее. Здесь Вильнер устроился работать шофером на одном из столичных заводов, собрал вокруг себя молодежь и создал тайную организацию, отчасти копировавшую ритуалы гитлеровских штурмовиков. Осенью 1936 г. в гараже неугомонный юноша настроил радиоприемник на Германию, чтобы услышать речь Гитлера, а потом стал комментировать ее в антисоветском духе. Вильнера выслали из страны с обязательством работать на советскую разведку, о чем он рассказал на первом же допросе в гестапо, а его товарищи по играм «в фашистов» были отправлены в ГУЛАГ.
Даже в годы Веймарской республики немецкие коммунисты могли приехать в СССР только с разрешения своего непосредственного партийного руководства. Тот, кто приезжал без него, обращался в представительство КПГ при ИККИ, где проверялась обоснованность
32

его бегства из страны. В случае, если секция не подтверждала этого, шансов ни на сохранение партийного стажа, ни тем более на переход в ВКП(б) у эмигранта не было. Он оставался в СССР на общих основаниях, но в случае ареста по политическим статьям данное обстоятельство обязательно всплывало. Обвиняемый признавался в ходе допросов, что «дезертировал с фронта классовой борьбы», и это рассматривалось как отягчающее обстоятельство (Альберт Ройгер).
2. Антифашистская борьба до и после 30 января 1933 г.
После прихода Гитлера к власти в СССР прибыл 291 из 720 человек, взятых нами в качестве объекта исследования. Пожалуй, среди изученных материалов не найти ни одного следственного дела, где в той или иной форме не фигурировало бы понятие «фашизм». Конкретные обвинения, адресованные немцам, могли быть самыми различными — восхваление фашизма, пособничество гитлеровскому режиму, шпионаж в интересах гестапо и т. п. Однако общим знаменателем всего спектра сфальсифицированных политических преступлений было ослабление Советского Союза перед угрозой интервенции с Запада. Оперативные работники НКВД, особенно районного звена, не слишком много знали о сути и конкретных шагах гитлеровского фашизма, поэтому черпали исходную информацию у своих подследственных. Подобные диалоги, даже при неизбежных поправках на последующие фальсификации, содержат уникальные данные о реалиях антифашистской борьбы в Германии.
Оказавшись в СССР, политэмигранты неизбежно ставили вопрос о причинах поражения левых политических сил, противостоявших нацизму. Вопреки официальной идеологии, героизировавшей их борьбу, здесь хватало и самокритики и обвинений в адрес Москвы: «Коминтерн виноват в приходе Гитлера к власти, так как повел неправильную политику в отношении Германии, социал-демократическую партию назвал фашистской, запутал рабочих Германии в этом и потому рабочие Германии голосовали за гитлеровскую партию — фашистов»74.
Хотя левацкие перегибы КПГ вроде тезиса о «социал-фашистах» были осуждены на Седьмом конгрессе Коминтерна, подобные мысли под пером следователей превращались в образчики антисоветской
74 Показания свидетеля по делу Гильды Шмидт, следствие по которому было прекращено из-за смерти обвиняемой.
33

агитации. Молодым оперативникам из органов госбезопасности, сформировавшимся уже в годы советской власти и впитавшим в себя основные тезисы партийной пропаганды, стоило немалых усилий подавлять в себе естественное чувство солидарности с сидевшими перед ними в камере для допросов немцами, прошедшими через пытки штурмовиков и концентрационные лагеря.
Обвиняемые это инстинктивно чувствовали, и максимально подробно описывали эту часть своей биографии. Уже при заполнении анкеты арестованного, точнее, ее двадцатого пункта («состоял ли под судом и следствием»), человек в деталях вспоминал не только собственные тюремные сроки, но и любые приводы в полицию — до и после 1933 г. Рекордсменом здесь был проживавший в городе Кунцево Макс Фивег, утверждавший, что арестовывался полицией 12 раз. Участники антифашистской борьбы в Германии инстинктивно или осознанно рассчитывали на то, что их участие в революционной и антифашистской борьбе станет индульгенцией, позволит поскорее разобраться в произошедшем недоразумении и вернуть им свободу. Однако для тех, кто их допрашивал, подобная информация являлась отправной точкой для того, чтобы сконструировать ситуацию вербовки в полиции или гестапо.
Без всякого преувеличения можно сказать, что у каждого второго из политэмигрантов, оказавшихся на Лубянке, за плечами было либо пребывание в концлагере после января 1933 г. либо уличные битвы со штурмовиками в предшествующие годы. В ходе допросов они детально рассказывали о том, какими путями им удалось выбраться из фашистских застенков, работать в подполье и покинуть Германию. Эти показания позволяют живо ощутить накал страстей в политической жизни последних лет Веймарской республики, масштабы насилия, к которому прибегали правые и левые радикалы, рассчитывая занять место «прогнившей демократии».
Одним из первых, кто был осужден в Германии за стычки с фашистами, был Эрих Шмидт, работавший на московском Электрозаводе. В 1929 г. он получил 2,5 года тюрьмы, но вскоре бежал из нее, спустившись по стене по веревочной лестнице — ему как маляру по профессии это было не впервой. В мае 1932 г. в ходе уличных столкновений между коммунистами и фашистами в Кенигсберге погибло несколько человек, в том числе двое полицейских. Один из активных участников этих событий — Пауль Давид заочно получил 3 года тюрьмы, но скрылся и при содействии МОПРа приехал в СССР как интурист.
Насилие, непарламентские формы политической борьбы отличали повседневную жизнь Веймарской республики. Полиция оказыва
34

лась не в состоянии держать ситуацию под контролем, для правых и левых радикалов она сама являлась частью ненавистной «системы». В убийстве фашистов и полицейских в ходе следствия признавались Георг Керн75, Вилли и Эрнст Майеры76, Густав Брюн, Вилли Бисмарк, Йозеф Шрамм, Эрих Бонзак, Вильгельм Рерс, Фриц Шиман-ский. Практически все они в годы мирового экономического кризиса оказались безработными.
В июне 1933 г., т. е. уже после установления гитлеровской диктатуры, группой пикетчиков из Союза красных фронтовиков, в которую входил Рудольф Брамфельд, был убит полицейский, охранявший штрейкбрехеров. Подобные деяния, формально не одобрявшиеся пропагандой КПГ, вызывали восхищение у соратников и героизировались в устной традиции левого радикализма. В 1937-1938 гг. эти люди с гордостью рассказывали следователям о деталях произошедшего, о том, какими путями они потом добирались до СССР.
Их прятали на партийных квартирах, потом выдавали подложные паспорта либо тайно отправляли на советские суда, стоявшие в Гамбурге или Штеттине. Так, Бонзака под видом грузчика переправили на советский пароход «Комсомолец». Он спрятался в трюме и вылез только тогда, когда корабль был уже в открытом море. Капитан хотел высадить «зайца» в первом же порту, но у Бонзака была справка от местной организации КПГ, и корабельная партячейка решила взять его в СССР. В Одессе Бонзак был первым делом отправлен в тюрьму, но вскоре выпущен по ходатайству МОПРа и признан политэмигрантом.
Случайно это или нет, но дела большинства из партийных активистов, совершивших в Германии уголовные преступления, в архиве оказались рядом. Одинаковым был и срок, назначенный им Особым совещанием (ОСО) НКВД — 10 лет. Они даже попали в один и тот же лагерь на Крайнем Севере. После подписания советско-германского пакта те из них, кто не успел принять советского гражданства, были возвращены из Норильсклага и выданы Германии, хотя подобный «жест доброй воли» обещал им только перемещение из ГУЛАГа в нацистский концлагерь.
75 В личном деле Керна отмечается, что организованная им демонстрация на Рихардштрассе в Берлине закончилась перестрелкой с полицией (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 4662).
76 По показаниям Вилли Мейера, в 1929 г. во время уличных столкновений они вместе с братом стреляли в фашиста и были арестованы, но позже освобождены за недостатком улик. Когда следствие спустя два года возобновилось, оба по подложным паспортам прибыли в СССР.
35

Лозунг одного из лидеров КПГ Гейнца Неймана — «бей фашиста там, где его встретишь» — вполне соответствовал настроениям маргиналов, выброшенных экономическим кризисом на обочину цивилизованной жизни. Для них приход Гитлера к власти являлся одним из ухищрений ненавистной «системы», с которой они были готовы бороться не на жизнь, а на смерть. Того, кто постоянно имел конфликты с полицией Веймарской республики, не мог испугать уличный террор нацистов. В пролетарских кварталах Берлина или Гамбурга, Ганновера или Бреслау в борьбе участвовали целыми семьями. Так, в 1933 г. в гамбургской тюрьме по обвинению в коммунистической пропаганде оказались братья Ганс и Карл Бороши, а также два сына последнего. Поодиночке им удалось вырваться из страны. В ноябре 1937 г. Карл и его сыновья будут расстреляны на Бутовском полигоне как немецкие шпионы.
Немецкая секция ИККИ, постепенно превратившаяся в эмигрантское руководство КПГ, после прихода Гитлера к власти стала более либерально относиться к членам партии, самостоятельно выбравшимся из Германии. Во многом благодаря их рассказам о терроре, развязанном штурмовиками при попустительстве полиции, стало ясно, что речь идет не об отдельном эпизоде в процессе загнивания капитализма, а о чем-то более серьезном и долговременном. В течение нескольких месяцев были разрушены каналы партийной коммуникации между Москвой и Берлином, лидеры партии арестованы, а некоторые местные организации просто перестали существовать. Рассказы прибывших в СССР немецких коммунистов о терроре гитлеровских штурмовиков, о пытках, которым их подвергали в полиции и концлагерях, говорили сами за себя. Позже некоторые из них получат возможность сопоставить пережитое с методами, которыми действовали советские органы госбезопасности.
Приток эмигрантов из Германии привел к резкому увеличению нагрузки на бюджет советского отделения МОПРа. Многие прибывали в СССР инвалидами, как Гельмут Кадеман, находившийся в заключении с марта 1933 по ноябрь 1935 г.; Герхард Мозер, И месяцев проведший в концлагере Бергермоор. Вилли Будиху, потерявшему руку в декабре 1918 г., в декабре 1932 г. во время драки с депутатами от НСД АП прямо в зале заседаний рейхстага раздробили колено. После прихода Гитлера к власти Будих был арестован и вновь подвергнут мучительным пыткам. В АСД сохранилось письмо журналиста Ганса Вистуба министру пропаганды Йозефу Геббельсу с просьбой выпустить арестованного коммуниста-инвалида из тюрьмы. Оно стало основой для вовлечения Будиха в сконструированную на Лубянке
36

«контрреволюционную троцкистскую организацию», и в конечном счете — для расстрельного приговора77.
Жертв революционной борьбы устраивали в лучшие санатории страны, окружали заботой, они выступали в школах и на предприятиях, рассказывая об ужасах фашистского режима. Генрих Стаффорд (Бернгард Кенен), получивший тяжелые ранения в стычке с фашистами 12 февраля 1933 г., прибыл по подложным документам в СССР на лечение, а позже и сам стал одним из руководителей МОПРа. Одним из тех, кто прошел через нацистские концлагеря, был Вальтер Диттбендер, который до прихода Гитлера к власти занимался нелегальной отправкой коммунистов из Германии, в том числе и на советских судах. В его следственном деле заслуги были вывернуты наизнанку — получалось, что Диттбендер отправлял в СССР сплошь шпионов и диверсантов. Вместе с ним в фашистском концлагере Зон-ненберг сидел Вилли Клейст (Керф), секретарь ЦК КПГ по работе с крестьянством. В ходе допросов он подробно рассказывал следователю Московского управления НКВД о деятельности подпольной коммунистической фракции в этом лагере, ее борьбе с провокаторами, подготовке выступления Клейста на процессе о поджоге рейхстага.
В рамках данного исследования можно лишь перечислить отдельные сюжеты антифашистской борьбы в Германии, нашедшие свое отражение в протоколах допросов. Ганс Ридель возглавлял подпольную организацию КПГ в Ганновере, дважды арестовывался гестапо, но каждый раз выходил сухим из воды. Будучи наборщиком, он печатал и распространял нелегальные листовки и прессу КПГ. Ганс Эйлер рассказывал о своем участии в издании нелегальной газеты в округе Берлин-Штеглиц. Переправкой литературы и периодики КПГ через германо-голландскую границу в 1934-1936 гг. занимался Генрих Гисберц. Активную роль в проведении пропагандистской кампании против саарского плебисцита играл член парламента этой области от КПГ Эрнст Штельцер, его жена Эмилия являлась партийным курьером и была схвачена гестапо при переходе границы.
Главным каналом, по которому осуществлялась связь подпольщиков из КПГ с внешним миром, были так называемые «переправы» на германо-чехословацкой границе. Детальный рассказ об их устройстве и функционировании содержится в показаниях Гейнца Тонке. Ганс Шиссель более двадцати пяти раз нелегально пересекал границу с
77 Об этой конструкции, во главе которой, согласно обвинительному заключению по делу Будиха, находились Макс Гельц и Эрих Волленберг, см. подробнее: Mueller R. Menschenfalle Moskau. S. 59-126.
37

чемоданами, полными коммунистической литературы. В последний раз его попытался задержать местный фашист. Отстреливаясь от преследователя, Шиссель его убил. Поскольку дело получило широкую огласку (в руках фашиста остался фальшивый чешский паспорт курьера), Шисселя срочно переправили из Чехословакии в Вену, а оттуда в Советский Союз.
Компартия Германии пыталась вывести из страны не только партийных работников, которым грозил арест, но и их близких. Эмма, жена депутата рейхстага от КПГ Франца Штенцера, содержалась в мюнхенской тюрьме Штадельхайм в качестве заложницы, пока гестапо искало ее мужа. После ареста Штенцер был замучен в концлагере Дахау, а его жена, ставшая вдовой, была выпущена на свободу, где ее дожидались три маленькие дочки. В ходе одного из допросов на Лубянке Эмма рассказывала о случайной встрече в полицай-президиуме Мюнхена, где она добивалась выдачи личных вещей своего мужа. В одном из коридоров ей пересекли дорогу Рудольф Гесс и Генрих Гиммлер, к которым она бросилась за разъяснениями. Гесс промолчал, а Гиммлер заявил, что «очень жалеет, что Штенцер не попал ему в руки, так как он очень хотел бы с ним посчитаться». Через Францию Эмма с дочерьми в августе 1934 г. добралась до Советского Союза. Ее дочери были приняты в Интернациональный детский дом в Иваново, сама она до ареста работала на Первом подшипниковом заводе в Москве.
Еще одной из тех, кому помогли выбраться из Германии, беременной и с маленьким ребенком на руках, была Анна Фелер. Вместе с пятью другими женами арестованных или ушедших в подполье функционеров КПГ ее переправили во Францию обычным маршрутом — через Саарскую область, находившуюся под контролем Лиги наций. Весьма непростым был путь в СССР Эриха Лютера — вначале нелегальный переход границы в Сааре, потом Швейцария, Франция, и наконец, путешествие из Лондона на советском теплоходе в Ленинград.
Недостаток данных не дает возможности представить статистику, через какие страны выбирались из Германии политэмигранты, но тенденция выглядела следующим образом: в 1933-1934 гг. доминировали Чехословакия и Франция, потом все больше немецких антифашистов прибывало в СССР из Голландии и скандинавских стран. Австрия и Польша, имевшие значительную границу с Германией, почти не присутствуют в рассказах беженцев. Очевидно, сказывалось наличие в этих странах авторитарных режимов, не желавших портить отношения с «третьим рейхом». Впрочем, через Польшу пешком до
38

бирались до советской границы «нелегалы», не имевшие никаких документов, а железнодорожным транспортом до пограничной станции Негорелое — те, кому в Праге выдавали подложные паспорта.
В подпольном аппарате ЦК КПГ отправку за границу членов партии курировал Карл Гельвиг (Зингфогель). Впоследствии ему самому, его жене и сыну удалось перебраться в Советский Союз. В его подчинении находился Генрих Шульмайер, который отвечал за явочные квартиры в округе Франкфурт-Кассель. Почти неизвестна в научной литературе об антифашистском сопротивлении деятельность «белого отдела» военно-политического аппарата КПГ, который занимался сбором данных об отрядах штурмовиков и «стального шлема», направляя туда шпионов. Об этой работе рассказывал в ходе допросов член ЦК КСМГ Эрнст Баум (Оше). Борьба велась не на жизнь, а на смерть. Баум участвовал в убийстве провокатора во время эмиграции в Праге, после чего был переправлен в СССР. Составной частью сопротивления фашизму были и случаи, кажущиеся на первый взгляд не слишком героическими. Так, Карл Шустер после прихода к власти Гитлера три месяца сидел в тюрьме только за то, что отказывался продавать в своем киоске фашистские газеты.
Говоря о немецких антифашистах, нашедших прибежище в СССР и впоследствии ставших жертвами политических репрессий, нельзя не упомянуть рядовых членов и функционеров Социал-демократической партии Германии. Одним из первых эмигрантов по времени прибытия в Россию в нашей базе данных является член СДПГ Карл Майзель. В 1919 г. он нелегально перешел границу в Восточной Пруссии, чтобы добровольцем пойти в Красную Армию. Социал-демократами были отец и сын Бюрены, участники антифашистского сопротивления, журналисты издававшейся в Москве газеты на немецком языке «Дейче Центральцайтунг» (ДЦЦ) Мартин Эриг и Пауль Франкен. Последний в годы германской революции 1918 г. являлся председателем совета рабочих и солдатских депутатов в городе Золинген, а после образования КПГ вошел в ее руководство. Осудив вместе с лидером партии Паулем Леви «мартовскую акцию» 1921 г., Франкен покинул коммунистов и вернулся к социал-демократам. В 1921 г. он являлся депутатом Прусского ландтага от КПГ, в 1928 г. — от СДПГ.
Пауль Франкен прибыл в СССР вместе с женой Флорой из Латвии и работал на Путиловском заводе в Ленинграде. Накануне Седьмого конгресса Коминтерна он отправился по поручению ЦК КПГ в Прагу для установления контактов с эмигрировавшими туда левыми социалистами, прежде всего с Максом Зейдевицем и группой Ауф
39

хойзер78. Отчет Франкена о его деятельности в Праге понравился председателю КПГ Вильгельму Пику, и тот настоял на его повторном приеме в компартию и оставлении в Москве. Вся переписка Франкена с Прагой ложилась на стол Пика. Параллельно КПГ предпринимала попытки наладить контакт с Зейдевицем через его сыновей Хорста и Фридолина, прибывших в Москву в 1935 г. и арестованных три года спустя.
3. Совзагранслужащие
На стыке российской и германской истории находится весьма интересная тема, которая пока еще не нашла своих исследователей. Речь идет о деятельности советских учреждений в Германии — полпредства, консульств и торговых представительств. Анализ АСД показал, что около 50 немцев, ставших объектом нашего исследования, работали в этих учреждениях. Как правило, занимали они низовые должности (курьер, переводчик, заведующий канцелярией, машинистка), да и особой работы от них не требовали. Их силы и таланты разворачивались в другой сфере — в сфере партийной борьбы. Заполнение низовых постов в советских загранучреждениях немецкими коммунистами являлось ключевой формой прикрытия и финансирования деятельности КПГ и в меньшей степени резидентуры советской разведки.
Из этих людей вербовались сотрудники разного рода экспортно-импортных учреждений в Москве, и среди них было немало приехавших в Советский Союз в качестве «иностранных специалистов». Особым спросом и в Исполкоме Коминтерна и в промышленных наркоматах пользовались машинистки-стенографистки, владевшие немецким языком, поэтому среди прибывавших по этой линии преобладали женщины.
Обращают на себя внимание две даты, когда приток таких кадров значительно усиливался. Первая — 1931 г., когда советское руководство приняло решение о резком сокращении персонала загранучреж-дений. И вторая — 1933 г., когда гитлеровское правительство взяло курс на репрессии в отношении их сотрудников, являвшихся германскими гражданами. Кроме того, стали закрываться целые представительства, такие как советское консульство в Штеттине (там работал
В письме от 30 апреля 1935 г. Франкен отмечал, что недоверие еще очень сильно и социалисты не готовы к прямым переговорам с КПГ (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 1481).
40

Эдуард Штилов, утверждавший на допросе, что в связи с ликвидацией консульства всем его сотрудникам была предоставлена возможность выехать в СССР), филиалы торгпредства в Гамбурге (Павел Вальд) и Данциге (Вильгельм Фейерхерд). Георг Кульц с 1925 г. работал в берлинском торгпредстве курьером и завхозом, в июне 1933 г. он участвовал в отражении налета фашистов на это учреждение и находился под следствием, советские дипломаты помогли ему выехать из страны. После приезда в СССР Кульц получил статус политэмигранта.
В Москве таких людей старались трудоустроить, помогали с принятием советского гражданства. Спрос на специалистов такого рода был большой, и они в большинстве своем встраивались в советскую номенклатуру, продолжали работать на советскую разведку. Приведем в качестве примера судьбу Эдуарда Шейбе, получившего в 1928 г. 6 лет тюрьмы за промышленный шпионаж в пользу СССР. Он пытался сфотографировать новейшую конструкцию дирижабля и был взят с поличным. Латышское подданство Шейбе позволило Москве галантно не заметить произошедшее. Его не стали менять на арестованных германских шпионов, что было в те времена обычной практикой.
Однако в советском полпредстве все эти годы продолжали заботиться о семье Шейбе, оставшейся проживать в Берлине, ей выплачивали постоянное пособие. Когда Эдуард вышел из тюрьмы летом 1934 г., нацистские власти тут же выдворили советского шпиона из страны. Коллеги-разведчики встретили Эдуарда Шейбе в Москве без особых почестей, но в беде не оставили — обеспечили работой, взяли на себя оплату номера в гостинице. Были быстро улажены формальности, связанные с воссоединением семьи79.
Извилистые судьбы немцев, связавших себя с советской разведкой и загранучреждениями, не раз ставили в тупик бюрократические структуры. Зачастую разбирательство продолжалось до тех пор, пока сотрудники органов госбезопасности не разрубали «гордиев узел» накопившихся проблем. Родившийся в Риге, т. е. на территории Российской империи Бруно Альбрехт в годы Гражданской войны работал в немецкой секции ЦК РКП(б). В начале 20-х гг. он был командирован на партийную работу в КПГ. Для своей легализации он был принят на работу вначале в полпредство, а потом в торгпредство СССР. Ему удалось уговорить полпреда H. Н. Крестинского оформить советское гражданство. Погрязнув в финансовых нарушениях, Альбрехт был
О трагической судьбе семьи Шейбе см. очерк в третьей части книги.
41

вынужден уволиться, и отправился в Советский Союз. Позже выяснилось, что паспорт он в полпредстве не забрал, а параллельно оформил германское подданство и приехал по въездной визе.
Не встретив в Москве приема, который соответствовал бы его амбициям, Альбрехт засобирался обратно. Он попросил убежища в посольстве Германии, заявив, что с рождения был подданным Пруссии и объявив себя заложником. Непростой случай разбирался в самых различных инстанциях, и Крестинский писал по этому поводу в Наркоминдел следующее: «Я понимаю, что не особенно приятно выпускать из СССР человека, который, вернувшись в Германию при помощи германского посольства, тем самым рвет с нами, становится нашим врагом, но вряд ли у нас есть формальная возможность его задержать»80. Впрочем, такая возможность нашлась у другого ведомства, и по приговору О ГПУ Альбрехт получил пять лет лагерей, а после «отсидки» выбраться из СССР у него уже не было никаких шансов81.
Среди антифашистской молодежи, прибывавшей из Германии после 1933 г., представительство КПГ отбирало кадры для обучения подпольной работе и возвращения в страну. Параллельно свою вербовочную работу среди них вели сотрудники советской военной разведки — Разведупра РККА. Молодых людей и девушек направляли в немецкое отделение Коммунистического университета национальных меньшинства Запада (КУНМЗ), причем на период обучения им старались дать новые имена и не переводили в советское гражданство. Еще более засекреченной была деятельность немецкого сектора Международной ленинской школы (МЛШ), существовавшей при Исполкоме Коминтерна. Подготовка радистов велась еще в одной школе, которая в целях конспирации была замаскирована под «физкультурную базу» в подмосковных Подлипках82.
Письмо Крестинского заведующему центральноевропейским отделом НКИД В. Л. Лоренцу от 16 августа 1928 г. Полпред предлагал, в случае если Альбрехт будет настаивать на выезде, показать представителям посольства Германии его анкету, в которой содержались данные и о его партийной деятельности, и о принятии советского гражданства (ГАРФ. Ф. 10035. Оп.1. Д. П-62 186).
81 Освободившись, Альбрехт получил в 1934 г. в германском посольстве новый паспорт, но так и не смог оформить выездную визу. Устроившись на работу, в 1936 г. он вновь принял советское гражданство. На момент ареста Альбрехт работал всего лишь заведующим сапожной мастерской, но, на его несчастье, она обслуживала авиазавод № 22, находившийся в Филях.
82 При поступлении в школу Гертруда Тифенау получила документы на фамилию Штюрмер, все ее товарищи по группе также проживали под вымышленными именами.
42

Дисциплина в этих учебных учреждениях была военная, и любой проступок, даже простое знакомство с девушками «со стороны», карался исключением и лишением статуса политэмигранта. И мелкие и крупные прегрешения учащихся всплывали в процессе следствия, их «беспечность», «распущенность» и «потеря бдительности» транслировались отделом кадров ИККИ в «компетентные органы», а там уже под пером оперативных сотрудников НКВД превращались в стандартное обвинение в шпионаже.
Такая же участь постигала и тех немецких эмигрантов, которых готовили к командировке за рубеж по «линии А», что означало отправку на гражданскую войну в Испанию. Накануне отъезда Эрнст Вейгельт стал раздавать свои личные вещи знакомым и проговорился, куда едет. Вначале это обернулось выговором по партийной линии и оставлением в Москве, затем стало частью обвинительного заключения. Сражавшийся в Испании Вилли Фелендорф фигурировал в деле Рудольфа Брамфельда как резидент германской разведки.
В Испанию просились многие молодые немцы, попавшие в базу данных репрессированных. Заявления братьев Германа и Фридриха Борошей, работавших на Коломенском машиностроительном заводе и расстрелянных впоследствии вместе со своим отцом, сохранились в их личных делах в архиве Коминтерна83. Ганс Беймлер погиб в ходе гражданской войны в Испании и после 1949 г. стал культовой фигурой в ГДР. Его сын Иоганн был арестован в Москве и освобожден на этапе следствия, очевидно, не без вмешательства первых лиц Исполкома Коминтерна84.
Глава 3
ПУТИ В СОВЕТСКУЮ РОССИЮ 1. Свет с Востока
Хотя большинство людей, попавших в нашу базу данных, так или иначе были связаны с коммунистической деятельностью, далеко не все из них прибыли в СССР, спасаясь от полицейских преследований и нацистских репрессий. Партийные функционеры, считавшие себя профессиональными революционерами, рассматривали свое пребы
83 См. очерк о семье Борошей в третьей части книги.
84 В настоящее время И. Беймлер проживает в Мексике, куда сумел добраться уже в годы Второй мировой войны.
43

вание в России как временное, как передышку между очередным погружением в пучину политической борьбы у себя на родине. Однако многих эмигрантов манил именно позитивный образ страны строящегося социализма, который всячески пропагандировала коминтер-новская пресса, распространявшаяся в Германии.
Если смотреть на место рождения репрессированных немцев, то здесь с огромным отрывом лидирует Берлин — 160 случаев. Затем идут крупнейшие города Германии — 26 уроженцев Гамбурга, 17 — Мюнхена, 13 — Галле, 10 — Франкфурта-на-Майне, 8 — Хемница. Обращает на себя внимание обилие выходцев из таких индустриальных центров, как Рур, Силезия — там была в годы мирового кризиса самая высокая безработица, да и наиболее активное рабочее движение. Еще одну заметную группу составляют эмигранты, которые родились и проживали на территориях, отошедших по условиям Версальского мира к Польше. Там они оказались нежелательным национальным меньшинством; в Германии, куда они отправились, к ним тоже относились не слишком хорошо. Это была достаточно массовая категория жертв Первой мировой войны и последующей перекройки границ в Центральной Европе, которая пополняла ряды радикальных партий, как левых так и правых. К данной категории примыкали и балтийские немцы, потерявшие свое привилегированное положение в новых национальных государствах, прежде всего в Латвии85.
Решение навсегда уехать в Россию было во многом эмоциональным и выглядело как попытка разом разрешить все проблемы, выбраться из болота нужды и неуверенности. Ехали не потому, что «там» лучше, а оттого, что в Германии так плохо. Несколько человек прибыли в СССР, уже побывав в эмиграции в США и странах Латинской Америки, — они видели на собственном опыте, что и там иностранным рабочим приходится не сладко86.
В ходе следствия эмигранты рассказывали о том, что до прибытия на постоянное место жительства они были в СССР на отдыхе и учебе, приезжали в составе рабочих делегаций, бывали в кратковременных командировках87. В эту категорию входили и те, кто приезжал на ко
85 Если этнические немцы прибывали в СССР напрямую из Прибалтики, либо прожили к моменту приезда в Германии незначительное время, они не включались в базу данных.
86 Пауль Мюллер уехал в США в 1929 г., был выслан оттуда в 1932 г. за революционную деятельность. Из США прибыли в СССР рабочий Гуго Оттилингер с семьей, инженер Август Асман.
87 В ходе исследования не проводилось специальных подсчетов того, кто из жертв репрессий уже бывал ранее в СССР, но подобных «возвращенцев» несколько десятков.
44

роткое время в составе рабочих делегаций, и те, кто несколько лет жил в республике немцев Поволжья, как Луиза Гадроссек. Вилли Будих, ставший инвалидом в ходе революционных столкновений 1918 г., по нескольку лет жил в Советском Союзе, занимая ответственные посты в МОПРе и Институте Маркса-Энгельса-Ленина. Павел Вальд был военнопленным, он уехал в Германию в 1921 г., работал в советском торгпредстве в Гамбурге, но вернулся в 1934 г., отсидев полгода в концлагере за принадлежность к КПГ.
Среди временных эмигрантов были не только партийные деятели, но и режиссеры, учителя, врачи. Длительным было пребывание в СССР и немцев, принятых на работу в аппарат Исполкома Коминтерна и примыкавших к нему организаций. Даже если им показывали лакированную действительность, все же мир, куда они приезжали «всерьез и надолго», не был для них совершенно чужим. В глазах рабочих он выигрывал в сравнении с ситуацией в Веймарской Германии, особенно в годы мирового экономического кризиса — там не было безработицы, праздных богатеев, парламентской говорильни, плотного полицейского контроля.
Даже с поправкой на то, что мы имеем дело лишь с определенной социальной группой, мобильной и легкой на подъем, материалы АСД содержат в себе важную информацию о масштабах эмиграции из Германии после Первой мировой войны. Массовая демобилизация, экономические неурядицы порождали избыток трудовых ресурсов в стране, государство отнюдь не препятствовало тому, чтобы из него уезжали «лишние рты». Напротив, Советская Россия была крайне заинтересована в притоке квалифицированной рабочей силы, способной поставить крестьянскую страну на рельсы ускоренной индустриализации. Еще до установления дипломатических отношений между двумя странами началась активная деятельность посреднических контор, набиравших трудовых эмигрантов в Россию. Вербовщики обещали золотые горы, и на первых порах им удавалось сколачивать довольно большие группы переселенцев.
Чаще других в АСД упоминается организация «Аусзидлюнг Ост», которая вела пропаганду среди рабочих Берлина, Гамбурга, других крупных городов. По этой линии в Россию приехали Эрих Нейлитц, семьи Дитрих и Нейшефер. Франц Бандельман показывал на допросе, что в их группе собралось около 250 человек. На теплоходе, который отправился из Штеттина в Петроград, вместе с Готфридом Бандом было 380 переселенцев из Лейпцига.
Большевистские власти старались разместить иностранных рабочих поближе к Москве. Саксонцы были отправлены в Каширу, большая группа немцев прибыла на Коломенский машиностроительный завод в 1920 г. По показаниям Франца Дитриха, в ней было не меньше
45

120 человек. Условия труда и быта на предприятии оказались весьма далеки от тех, что обещали людям в Германии. Дитрих интерпретировал ситуацию на допросе по-иному: «Большинство лиц, ехавших на Коломенский завод, оказалось авантюристами и жуликами. По приезде в Коломну 80 человек отказались работать и выехали обратно в Германию. Из числа оставшихся 40 человек через месяц-два уехали еще 16 человек, не желавших работать в СССР».
Тот, кто планировал обосноваться в сельском хозяйстве, приезжал всей семьей с огромным скарбом, таких отправляли на Юг России, на плодородные земли. Вильгельм Филиппиак прибыл в составе 30 семей из Германии, которые основали в 1924 г. коммуну-совхоз «Красная Германия» в сальских степях недалеко от города Азов. Фридрих Рейзе, прибывший в Россию в 1921 г., тоже попытался основать земледельческую колонию, но так и не справился с сопротивлением бюрократической машины. Практически никто из немцев, приехавших заниматься сельским хозяйством в начале 20-х гг., а их более десяти в базе данных, к 1937 г. не остался в деревне. Все так или иначе устроились в городе, хотя и на самых низших этажах профессиональной иерархии, что отражало общую тенденцию социального «замораживания» сталинской России.
2. Нелегалы и перебежчики
«Нелегалами» на жаргоне оперативных работников НКВД назывались иностранцы, прибывшие в СССР без соответствующего оформления документов. В ходе «массовых операций» в эту категорию стали включать и тех, кого можно было бы назвать «официальным нелегалом». Речь шла о партийных функционерах, бежавших от репрессий в своих странах без документов. Сотрудники отдела международной связи (ОМС) ИККИ по согласованию с ОГПУ использовали для этого специальные переходы на границе, так называемые «зеленые переправы». Ими активно пользовались представители компартий Польши, Западной Украины и Белоруссии. Немцев же приходилось отправлять через территорию «санитарного кордона» либо с фальшивыми либо с дипломатическими паспортами. Для подстраховки им давали провожатых с «чистыми» документами. Уже упоминавшийся сотрудник советского торгпредства Бруно Альбрехт именно таким образом вывез из Германии одного из лидеров КПГ Гуго Эберлейна88.
Из письма Альбрехта А. И. Рыкову от 28 августа 1929 г.
46

Альтернативным путем отправки «официальных нелегалов» в 20-е годы было использование советских пароходов. Пройти на территорию порта в момент их разгрузки и погрузки было не слишком сложно — докеры симпатизировали коммунистам, а капитан и команда, как правило, были в курсе дела. Так прибыл в Советскую Россию Вилли Будих — на допросе он рассказывал, что восемь дней безвылазно просидел в трюме, пока корабль не вышел в открытое море.
Но основную массу «нелегалов» составляли те, кто приехал на свой страх и риск. Среди них были и убежденные сторонники Советской России, и откровенные авантюристы. Альфред Кензи летом 1932 г. присоединился к транспорту из 85 евреев, переселявшихся в Биробиджан, хотя сам называл себя чистокровным немцем. С одним из таких транспортов в СССР прибыл Вальтер Рефельд, однако жизнь на Дальнем Востоке показалась ему слишком тяжелой. К моменту ареста он стал обычным «бомжом» без прописки и документов, перебивавшимся случайными заработками на Рублевском шоссе.
Таких людей называли «перебежчиками», в 1937-1938 гг. эта категория почти без исключений получала расстрельные приговоры. Первоначально перебежчики пользовались прозрачностью новых границ в Центральной Европе — так, Оскар Цербе прибыл в Россию, примкнув к транспорту русских военнопленных. Нелегально пересечь германо-польскую границу не составляло особого труда, советские же пограничники не выдавали беглецов обратно. Достаточно экзотичным был морской вариант. Перебежчики прятались в трюме советского парохода либо нанимались матросами на немецкий корабль и сбегали во время стоянки в советском порту. Макс Кок прибыл в СССР первый раз в 1924 г., самовольно покинув борт корабля в Архангельске. Через четыре года он вернулся домой, но в условиях кризиса вновь поспешил на новую родину, воспользовавшись уже опробованным способом — дважды пытался сойти с корабля в Ленинграде, но его водворяли обратно, на третий раз ему удалось совершить задуманное.
Перебежчиков, как поляков, так и немцев, направляли в карантинный лагерь НКВД, находившийся на северном Урале в городе Серов. В лагере, по показаниям арестованных в 1937 г., находилось 5-6 тыс. человек, процедура фильтрации продолжалась от нескольких недель до года. Тот, кому разрешали остаться в СССР, не подвергался какой-либо дискриминации. Курт Зильберман поступил на учебу в медицинский институт, Вальтер Рингман, напротив, стал типичным советским «летуном», по нескольку раз в году меняя места работы и проживания.
47

Для своей полной легализации перебежчик должен был прийти в посольство Германии и получить германский паспорт, а затем вид на жительство. Немцы признавали на допросах, что дипломатов из посольства очень интересовал режим и размеры лагеря в Серове, сама процедура проверки. В обвинительном заключении это трактовалось как «разглашение государственной тайны» и оказывалось дополнительным обоснованием расстрельного приговора.
3. «Интуристы» навсегда
Анализ следственных материалов показывает, что среди экономических эмигрантов из Германии, прибывших легально, значительную долю составляют не «иностранные специалисты», т. е. рабочие и специалисты, заранее подписавшие трудовой контракт, а люди, искавшие работу уже после прибытия в Россию. Для того чтобы получить въездную визу и пересечь границу немцы, искавшие работу в СССР, использовали либо приглашение от родственников либо просто покупали туристскую путевку. На 150 приехавших по контракту в базе данных приходится как минимум 43 «интуриста».
Постановление правительства СССР от 2 декабря 1930 г., посвященное деятельности государственной кампании «Интурист», созданной годом ранее, специально оговаривало, что не менее 20 % приезжающих должно представлять «категорию пролетарских туристов»89. Оказавшись у цели, некоторые из них попросту отказывались возвращаться на родину. Год спустя руководство «Интуриста» разработало специальную программу мер борьбы с «псевдотуристами», отмечая, что они становятся «балластом для государства, попадая на его обеспечение»90. Это было как минимум преувеличением, если не сознательным искажением реальной ситуации.
В то время как особые привилегии и обязанности «иностранных специалистов» были гарантированы их контрактом (который, впрочем, также продлевался и изменялся по прихоти администрации заводов и учреждений), поступившие на работу в СССР «интуристы»
«Интурист» планировал в 1930 г. принять в СССР 10 тыс. иностранцев, в 3,5 раза больше, чем в 1929 г. (Шмидт Т. И. Дом на набережной. Люди и судьбы. М , 2010. С. 10).
90 В данном документе подчеркивалось, что «приезд в СССР, под видом туристов, иностранцев, ищущих труда в Союзе, превращающихся в фактических иммигрантов, принял за последнее время весьма значительные размеры» (Советское Зазеркалье. Иностранный туризм в СССР в 1930-1980-е гг. М., 2007. С. 40).
48

или прибывшие частным образом приравнивались к правовому положению советских трудящихся. Масштаб «псевдотуризма» как способа вербовки рабочей силы в годы мирового экономического кризиса был таков, что о нем не могло не знать руководство страны. Очевидно, его преимущества перевешивали недостатки, и на такую форму миграции трудовых ресурсов попросту закрывали глаза.
Глянцевая сторона советской жизни, которую представляли туристам из Германии, также способствовала принятию ими решения остаться и попробовать найти новую родину в стране строящегося социализма. Согласно показаниям конструктора Коломенского машиностроительного завода Фрица Рубинштейна, «перед выездом цели остаться в Советском Союзе у меня абсолютно не было». Но уже в поезде он узнал, что многие из членов туристской группы планируют найти работу в СССР, и поддался общему настроению. Правда, такому объяснению противоречит тот факт, что Рубинштейн за пару месяцев до отъезда вступил в КПГ.
Вопрос решался обыденно просто: «Женщина-переводчица сказала нам в гостинице... что кто желает остаться в Москве, может получить в конторе паспорт»91. После этого человек, как правило, с кем-то из знакомых, знавших русский язык, отправлялся трудоустраиваться напрямую на завод, как это было с приехавшим из Германии безработным Фредом Бауром. Популярными адресами, куда обращались искавшие работу «интуристы», являлись Иностранное бюро ВСНХ, Иносектор ВЦСПС, иногда они шли за помощью просто в редакцию московской газеты ДЦЦ.
Оставшийся без работы инженер Эрих Вронке прибыл как «интурист», но с рекомендацией торгпредства, чтобы не ждать в Германии оформления всех необходимых бумаг. В ряде случаев как «интуристы» были вынуждены прибывать и политэмигранты — Густав Грабнер, нелегально покинувший Германию, пытался получить визу в Варшавском полпредстве СССР. Его долго гоняли из кабинета в кабинет, потом по-дружески посоветовали отправиться в Вену и купить тур в тамошнем представительстве «Интуриста».
Все эти подробности, зафиксированные в материалах следствия, представляются вполне правдоподобными. Иногда сквозь мертвые строчки документов пробиваются весьма яркие эмоции. Так, Людвиг Ганн заявил на одном из допросов, что впервые прибыл в СССР в 1931 г. как турист и несколько недель провел в санатории в Сочи,
Из показаний Арнольда Гаушильда, который был в Германии безработным с сентября 1928 по октябрь 1931 г.
49

«потому что, будучи безработным, решил отдохнуть». Это вызвало неподдельное возмущение следователя — он расценил такое заявление как наглую ложь и провокацию, ведь в любой советской газете было написано, что в Германии безработные пухнут от голода. Арестованный оправдывался ссылками на валютный курс: «То, что нужно в Германии для жизни на 2 дня, мне хватило в СССР на 6 недель прожить на курорте».
4. Носители знаний
Мировой экономический кризис коснулся рабочих, техников, инженеров, конструкторов. Но не только они обращали свои взгляды на Восток. Лица творческих профессий, врачи, ученые, стремились поставить свои знания на службу обществу социальной справедливости, каким виделась Россия из-за рубежа. В автобиографическом романе эмигрантской писательницы-коммунистки Берты Ласк, оба сына которой были арестованы в период большого террора, муж, провожая ее в Москву, просит ее узнать, не нужен ли там «старый химик» — он не хочет, чтобы его открытия достались нацистам92.
О своих изобретениях и желании безвозмездно передать их Советскому Союзу писали иностранцы руководителю Коминтерна Георгию Димитрову93, с идеей новой методики борьбы с раком приехал по рекомендации КПГ в Москву восемнадцатилетний Вильгельм Геккер. На момент ареста он являлся аспирантом Первого медицинского института. Известный немецкий архитектор Эрнст Май просил приема у Сталина, чтобы советские градостроители не допускали ошибки, совершенные при развитии «буржуазных городов»94. Члены творческой группы Эрнста Мая осуществили грандиозные проекты, многие из которых вошли в историю мировой архитектуры.
В СССР на работу приехали выпускники архитектурно-дизайнерской школы «Баухаус» Исаак Бутков, Герхард Мозер, Филипп Тольцинер, Лео Вассерман, Михаил Коварский. Все они позже были репрессированы. В архивно-следственных делах, которые хранятся в ГАРФе, упоминаются такие учреждения прикладной и фундаментальной науки, где работали выходцы из Германии, как Институт теоретической физики, Всесоюзный институт эксперимен
92 Ласк Б. Штиль и шторм. М, 1985. С. 273.
93 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 73. Д. 210.
94 РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 775. Л. 69-70.
50

тальной медицины (ВИЭМ), научно-производственный трест «Ор-гаметалл», Институт юстиции Наркомюста, Центральный институт технико-экономической информации, научно-исследовательские институты эпидемиологии, почвоведения защиты растений, ветеринарии и многие другие.
К сожалению, на основе просмотренных АСД невозможно установить тот реальный вклад, который внесли ученые из Германии, ставшие жертвами политических репрессий, в развитие отечественной науки. Согласно обвинительным заключениям все они либо выведывали секреты у своих российских коллег, либо вводили последних в заблуждение, а то и готовили крупномасштабные диверсии (которые, как нетрудно догадаться, были предотвращены в последний момент). Однако упоминание публикаций в ведущих мировых журналах, приложенные статьи, фотографии архитектурных макетов и даже чертежи позволяют сделать вывод о том, что потеря этих людей была серьезным ударом не только для отечественной, но и для мировой науки.
Это признание не должно вести к идеализации любого из немецких ученых, оказавшихся в СССР — такая версия была бы всего лишь вариантом теории «культуртрегерства». Наряду с идеалистическими устремлениями в их действиях присутствовали и личные амбиции, и корыстные мотивы. Врач Адольф Босс, прибывший весной 1934 г. в Москву, выражал не только восторги, но и недовольство своими соотечественниками: «Тут имеются специалисты, мнящие о себе, что они приехали, так сказать, как носители прогресса, для того, чтобы колонизировать, и нагло подчеркивающие свои привилегии. Вероятно, есть и такие товарищи, которые сразу же осмеливаются давать даже политические советы и требовать для себя соответствующей карьеры»95. Приведенная цитата из частного письма является лишним подтверждением того, как важно историку при исследовании социальных движений и групп не потерять из виду конкретных судеб, чтобы избежать опасности «не увидеть за лесом отдельных деревьев».
О трагической судьбе инженера Эдуарда Шейбе, отсидевшего 6 лет в германской тюрьме за промышленный шпионаж в пользу СССР и расстрелянного в Бутово, уже шла речь выше. Эрна Виндт прибыла в СССР уже после того, как вместе с мужем два года отрабо
Письмо жене от 24 апреля 1934 г. Выдержки из переписки были направлены родными Босса в качестве оправдательного материала в органы НКВД и сохранились в его следственном деле.
51

тала радисткой в Японии. Затем она еще год провела в Португалии, на сей раз с фиктивным мужем, также на секретной радиостанции Разведывательного управления Красной Армии. Приехав в Москву, она ждала нового назначения на нелегальную работу за границей, но дождалась только собственного ареста.
Интересы советской разведки, Коминтерна и органов госбезопасности были так тесно переплетены, что выяснение истины невозможно без обращения к архивам этих организаций. Приведем только один пример: в следственном деле Павла Виндзберга сохранилось его письмо начальнику Иностранного отдела ГУГБ НКВД А. X. Артузо-ву, в котором тот ручался за Натана Лурье, одного из своих соратников по нелегальной работе в Берлине. Несколько позже этот человек, член КПГ и профессор медицины, станет одним из обвиняемых на первом показательном процессе. Его поведение дало повод Троцкому считать его «подсадной уткой», которая обеспечивала нужный ход судебного заседания. Возникает предположение о том, что Натан Лурье в ходе процесса совершал очередной «подвиг разведчика», хотя и заплатил за него смертным приговором. Подтвердить или опровергнуть эту гипотезу смогут только архивные материалы, и по сей день остающиеся недоступными для историка.
5. Еврейская ветвь эмиграции
На основе АСД можно достаточно точно установить гражданство обвиняемых, поскольку наличие личных заявлений и официальных документов позволяет устроить их «перекрестный допрос». Гораздо труднее обстоит дело с национальностью — если она не была утверждена соответствующей графой советского паспорта, то могла стать основой как сознательных фальсификаций, так и неосознанных мистификаций. В условиях первичной паспортизации в СССР рубежа 20-30-х гг. многие записывали свою национальность так, как хотели, исходя из самых разных критериев — языка, этнической принадлежности родителей, места рождения и проживания.
Поэтому автор отказался от попыток выделения в базе данных соответствующей строки. И все же особо следует сказать о евреях, прибывавших из Германии в СССР. Вопрос об их национальности вставал как раз в контексте преследований со стороны нацистского режима, хотя сами эмигранты не связывали ее ни с религией, ни с культурно-исторической традицией. В базе данных — свыше 30 евреев, прибывших в СССР после прихода Гитлера к власти, хотя эти данные, конечно, ни в коей мере нельзя считать полными.
52

Ключевую роль в еврейской эмиграции из Германии играла организация «Агроджойнт», базировавшаяся в США и имевшая представительство в европейских странах, в том числе в СССР96. Новейшие публикации документов пусть не до конца, но все же прояснили позицию советского руководства в данном вопросе. Первоначально Советский Союз, не желая обострять и без того конфликтные отношения с гитлеровской Германией, отказался включиться в международную кампанию по приему беженцев-евреев. Еще одним аргументом было то, что «социальный состав этих беженцев (представители свободных профессий, мелкие торговцы, городские ремесленники и торговые служащие) делает их малопригодным материалом для эмиграции в СССР»97.
Тем не менее к середине 1936 г. по запросам различных организаций в Советский Союз прибыло 75-80 евреев-специалистов, около 50 из них работали врачами98. В нашей базе данных — еврейские врачи из Германии Адольф Босс, Эрнст Вайсенберг, Лотар Вольф, Вальтер Домке, Зигфрид Гильде, Гильда и Эрвин Маркуссон, Йозеф Рубенс, Макс Хейтеман, Эрих Штернберг. Они приезжали, как правило, через третьи страны, оформляя там при помощи «Агроджойнта» все необходимые документы. В Советском Союзе приглашающей стороной являлась иностранная комиссия Наркомздрава во главе с профессором В. М. Броннером, всемирно известным врачом-венерологом, позже репрессированным.
Материалы следствия показывают, что, несмотря на незнание русского языка, еврейские врачи отлично интегрировались, публиковали научные труды, передавали свой опыт советским коллегам. Научный сотрудник Института психиатрии имени Ганнушкина доктор медицины Эрих Штернберг писал в 1953 г. Берии, требуя немедленной реабилитации: «Я просил от чистого сердца и с честными намерениями убежища именно в Советском Союзе, ибо я правильно понял, что только здесь я смогу найти применение своей науке, своим знаниям, что только здесь смогу найти новую родину, без которой человек не может творчески работать». Подъем по карьерной лестнице прибывших из Германии врачей высшей квалификации вызывал зависть у советских коллег, что стимулировало как индивидуальные доносы,
96 Tischler С. Op. cit. S. 65-86.
97 Записка С.Чуцкаева и Н.Крестинского И.Сталину от 30 июня 1936 г. // Вестник Архива Президента Российской Федерации. СССР-Германия. 1933-1941. М., 2009. С. 145.
98 Там же. В записке подчеркивалось, что в настоящее время ведутся переговоры о приглашении в СССР еще большего числа специалистов еврейской национальности.
53

так и негативные характеристики по запросам из НКВД от учреждений, где они работали.
В названное выше Сталину число приглашенных специалистов не входили немецкие беженцы-евреи, прибывавшие в СССР по линии воссоединения семей или как политэмигранты, а также те евреи, которые, проживая в Веймарской республике, получили советское гражданство как родившиеся на территории Российской империи. Каждый из них мог немало рассказать о фактах преследования и дискриминации по расовому признаку, и в ходе допросов они делали это, рассчитывая вызвать сочувствие и снисхождение следователя, подобно тому, как коммунисты рассказывали о своих революционных подвигах.
Первыми почувствовали изменение отношения к себе в Германии представители творческой интеллигенции — режиссер Объединения рейнских театров Борис Ширман лишился своего поста уже в первой половине 1933 г. В СССР ему удалось устроиться диктором Инорадио, после увольнения оттуда он занимался театральными постановками в рабочем клубе. Актер Ганс Цедлиц в ходе допросов рассказывал, что его в силу неарийского происхождения (бабушка была еврейкой) «стали брать только на вторые роли». В отличие от героя романа Клауса Манна «Мефистофель» он отказался приспосабливаться к новой системе, хотя и обратился с просьбой о заступничестве к самому Геббельсу. Цедлиц уехал в Вену, но и там ситуация с актерским ремеслом оказалась не лучше. В результате он принял приглашение «Мосфильма» и снимался у режиссера Ганса Роденберга.
Макс Хейтеман после прихода Гитлера к власти был уволен из городской больницы Берлина, ему пришлось работать за мизерную зарплату в специальной больнице для евреев, власти требовали от него развода с женой-арийкой. В нескольких следственных делах речь идет о том, что после принятия расовых Нюрнбергских законов жене и мужу пришлось бы развестись, и это стало решающим мотивом для выезда в СССР (Макс Карлинский, Курт Лоцкат). Были и те, кто бежал из Германии только потому, что связь с арийкой рассматривалась в Третьем рейхе как уголовное преступление".
Соломон Урих, родившийся в Берлине, но имевший польское подданство, в октябре 1938 г. был насильственно выслан из Германии в Польшу. Согласно его показаниям, высылка проходила следующим образом: «Гестапо и представители "СС" перевели (нас. — А. В.) через польскую границу, предварительно обыскав. Оставили денег до
99 См. очерк о Гансе Лакее в третьей части книги.
54

10 марок. У меня лично ничего не отобрали. Я заранее знал и взял с собой ровно 10 марок и 50 пфеннигов копеек. В момент, когда переводили через польскую границу, я был не один, а было примерно триста-четыреста человек. Все были только евреи. После того как мы перешли польскую границу, вернее, прошли нейтральную зону метров сто, то были встречены польской пограничной охраной, которая нас не принимала и заставила вернуться опять в Германию. Но вернуться никто не пожелал и остались на границе, так как у всех были польские паспорта. Пробыв на границе семь часов, польская пограничная охрана всех завела в помещение школы. Затем прибыла польская полиция, всех обыскала, проверила паспорта, поставила каждому в паспорт штамп 29 октября 1938 г.».
Интересна дальнейшая судьба Уриха — он проживал во Львове и после раздела Польши был призван в ряды Красной Армии. В 1943 г. он был арестован по политической статье, так как резко отвечал на нападки своих товарищей по службе. «В СССР так развит антисемитизм, что даже в фашистской Германии антисемитизм куда слабее», — это свое высказывание Урих подтвердил в ходе следствия, получив за него 8 лет лагерей.
Естественно, антисемитские настроения в советском обществе 30-х гг. не возникали на пустом месте, они имели глубокие корни. Массовые аресты по национальному признаку напоминали людям старшего поколения о еврейских погромах рубежа веков. В одном из писем Георгию Димитрову простая рабочая нарисовала яркую картину рецидива национального психоза: «Неделю назад, на прошлой пятидневке, приходит мой мальчик из школы и говорит, что все мальчики готовятся на погром и будут бить все другие нации, поляков, латышей, немцев, потому что ихние все родители шпионы. Когда я допытывала, кто это так говорил, он говорит, что у одного мальчика брат комсомолец и работает в НКВД и сказал, что будут скоро судить всех заграничных шпионов, кто жил в Москве, а их семей и детей в школах будут избивать как при царе жидов»100.
В случае ареста, в заявлениях на этапе следствия и из лагерей евреи всячески подчеркивали, что являются не этническими немцами, а преследуемым в Германии национальным меньшинством. Кто-то потом с сожалением признавался, что записался при выдаче советского паспорта немцем, так как лучше говорил на этом языке, чем на идиш. Однако еврейская самоидентификация и преследования в Третьем
100 Письмо М. И.Семеновой Георгию Димитрову от 10 мая 1938 г. (Дель О. Указ. соч. С. 90).
55

рейхе по расовому признаку не рассматривалась органами госбезопасности как смягчающее обстоятельство, они ни разу не упоминаются в обвинительных заключениях.
Впрочем, в АСД не зафиксировано и явных проявлений антисемитизма или злорадства со стороны следователей. Выполняя поставленную задачу, они чувствовали себя «государственниками», стоящими выше симпатий и антипатий, и искали любую зацепку для максимально жесткого приговора. В случае с евреями это было социальное происхождение («из семьи богатого торговца»), письменная связь с заграницей (многие еврейские семьи были разбросаны по всему миру) и, конечно, антисоветские анекдоты (неизвестно, на каком языке они рассказывались). Действительность, какая бы она ни была, приводилась к привычной марксистской схеме. Тот же Урих был вынужден пояснить, что тех, «у кого были магазины, фабрики, фермы, германские власти считали ценными евреями и никогда не трогали».
Иногда любопытство работников НКВД принимало навязчивые формы. «Почему ваш половой орган подвержен изменениям согласно еврейским обычаям?» — неоднократно в ходе допросов спрашивали немецкого политэмигранта, не являвшегося евреем (по понятным причинам мы не называем его фамилию). Его ответы, что он хотел выглядеть евреем в глазах семьи своей жены, следователей не удовлетворяли. В конце концов и обвиняемый, увидев в этом один из принципиальных пунктов обвинения, написал собственноручное покаяние, признав, что «как коммунист я не должен был этого делать».
КПГ также не делала скидок на национальный вопрос — коммунисты-евреи, прибывшие в СССР без разрешения партийного руководства, рассматривались как дезертиры с фронта классовой борьбы и получали партийные взыскания. Зигфрид Гумбель, член КПГ с 1925 г., был активным участником агитгруппы «Красный рупор» (Das Rote Sprechrohr), она исполняла написанные им песни. После 1933 г. он сохранил у себя часть архива творческого коллектива. При попытке перевести архив в Голландию документы попали в руки гестапо, и Гумбель был вынужден бежать. Он прибыл в СССР в качестве «интуриста» и сразу же попросил политическое убежище. После долгого партийного разбирательства Гумбель был исключен из КПГ, однако смог получить вид на жительство.
Евреи принимали самое активное участие в политической борьбе Веймарской эпохи в Германии, в том числе и с этим связана та ненависть, которую питали к ним нацисты. Лидеры КПГ, такие как Гейнц Нейман или Лео Флиг, не обращали особого внимания на свои еврейские корни, считая себя равноправными солдатами мировой пролетарской революции. Однако жизнь постоянно об этом напоми
56

нала. «Он еврей, но с приходом фашизма не убегал, а работал подпольно», — писала о своем арестованном муже Рихарде Эрна Брандт. Иногда именно преследования заставляли человека занять активную позицию, принять участие в политической борьбе. Уволенный за еврейское происхождение беспартийный берлинский инженер Георг Мюнц переселился в Париж, где в 1933-1935 гг. работал в Институте по изучению фашизма, проводившем широкую пропагандистскую работу. Попытка разобраться в произошедшем с ним произволе стоила ему двух приговоров — уже в лагере он получил дополнительный срок за «восхваление Гитлера».
Глава 4
ОБУСТРОЙСТВО НА НОВОЙ РОДИНЕ 1. Проблемы легализации
Вопрос о пребывании того или иного человека в СССР начинал решаться, как только он подавал заявку на получение визы в консульский отдел советского полпредства. Если человек не находился в «черном списке», ему давали добро. Особое внимание в межвоенный период советские консульства уделяли не иностранцам, а соотечественникам — боялись, что под видом туристов в страну вернутся бывшие белогвардейцы или представители уничтоженных политических партий. На кратковременные поездки иностранцам отказов практически не было — стране нужна была валюта, в Берлине работало солидное представительство «Интуриста», туры которого в годы мирового экономического кризиса продавались по демпинговым ценам.
Тот из немцев, кто собирался в Советский Союз «всерьез и надолго», должен был заранее обеспечить себе поддержку властей двух стран — той, которую он покидал, и той, куда он направлялся. Паспорт для поездок за границу (Reisepass) выдавали в полиции достаточно быстро, если у человека не было проблем с законом. Хотя германский подданный не должен был при этом называть место и цель своей поездки, именно визит в полицию (при отсутствии других «зацепок») становился для следователей НКВД исходным моментом для конструирования «вербовки по шпионажу» человека, арестованного в период немецкой операции.
Для тех, кто подписывал контракт на работу в качестве «иностранного специалиста», партнерами с советской стороны выступали
57

представители ВСНХ и отдельных наркоматов при торгпредстве в Германии. Некоторые устанавливали прямой контакт с ведомствами в СССР, предлагали к внедрению собственные изобретения и научные открытия. Часть эмигрантов могла опереться на помощь международных еврейских организаций, до 1937 г. имевших свои представительства в Москве.
Оказавшись в СССР, иностранец сразу попадал в густую сеть бюрократических инструкций и предписаний, о которых его заранее не оповещали. Незнание русского языка, отсутствие знакомых могли превратить первые дни пребывания того или иного человека в Союзе в настоящие мучения. Напротив, плотная и доброжелательная опека со стороны хозяев вызывала положительные эмоции и чувство защищенности, позволяла говорить о традиционном русском радушии. Политические эмигранты по прибытии обращались за помощью в представительство КПГ при ИККИ, экономические — заранее вступали в переписку со знакомыми, уже обосновавшимися в городах Советского Союза.
Известных деятелей науки и культуры, иностранных специалистов встречали уже на пограничной станции Негорелое, чтобы смягчить «культурный шок», который вызывало знакомство с советскими реалиями. Пропагандистское шоу разыгрывалось как по нотам. Когда из Австрии в Москву отправился поезд с участниками февральского восстания — шуцбундовцами, — в Негорелое прибыла целая делегация сопровождающих из иностранного отдела ВЦСПС, которые уже в поезде помогали австрийским рабочим заполнять необходимые бумаги101. Люди попроще рассчитывали прежде всего на помощь родственников. Семью Рихарда Фрука ожидал на границе брат его жены Фриц Шааф, прибывший ранее и устроившийся в республике немцев Поволжья.
Сразу же после прибытия в пункт назначения иностранец должен был встать на учет в местных органах милиции. Эта процедура и по сей день вызывает немало нареканий у иностранцев, как видим, она имеет долгую предысторию. Иностранных туристов регистрировали в гостиницах, командированными на короткий срок из-за рубежа (как правило, это были специалисты, занимавшиеся наладкой импортного оборудования) занимались соответствующие отделы наркоматов или крупных заводов.
101 Материалы об организации встречи и трудоустройства шуцбундовцев в СССР см.: РГАСПИ. Ф. 539. Он. 2. Д. 666.
58

Тем самым принимающая сторона брала на себя ответственность за приглашенных лиц и контролировала их пребывание в СССР вплоть до получения «выездных виз». Только с особым штампом в паспорте иностранец мог покинуть пределы Советского Союза102. Отто Гиршман по договору с Техноимпортом прибыл в Москву 28 июля 1937 г. Выполнив свою работу, он ждал, когда будут оформлены необходимые документы на выезд. Из-за несогласованности действий различных учреждений решение вопроса затягивалось, и иностранцу не оставалось ничего иного, как проживать за казенный счет в гостинице и бродить по Москве. Попавшись в течение нескольких дней подряд на глаза охране Дома Союзов, Гиршман был схвачен как раз возле третьего подъезда, через который обычно входили в здание руководители партии и правительства. Техноимпорт пытался заступиться за своего подопечного, даже признал свою вину в задержке с его отправкой на родину — но было уже поздно.
Иностранные специалисты получали в Отделе виз и регистрации областного управления рабоче-крестьянской милиции (ОВИР УРКМ МО) «вид на жительство» (ВНЖ), который был действителен только вместе с их национальным паспортом. В ВНЖ вклеивалась фотография, в нем указывался номер визы, по которой иностранец въехал в страну, отмечалось его гражданство, цель пребывания и место проживания (прописка), наличие детей и т. д. Первоначально документ мог выдаваться на срок до трех лет, в дальнейшем требовалось его продление, которое обычно было ежегодным103.
Анализ ВНЖ, сохранившихся в просмотренных следственных делах, показывает, как ужесточалась практика легализации иностранцев в СССР. Рихард Фрук первоначально получал ВНЖ в районном исполкоме, затем этот документ выдавался уже областным ОВИР УРКМ. В 1935 г. он получил ВНЖ сроком на год, в 1936 г. -на полгода, а с начала 1937 г. этот документ продлевался только на три месяца.
22 августа 1937 г. центральный аппарат НКВД разослал на места циркуляр «Об иностранцах», в котором речь шла об отказе в прод
102 Для того чтобы поехать в отпуск в Германию, иностранные рабочие должны были получить разрешение своего предприятия, затем документы направлялись в иностранный отдел наркомата или треста, а уже оттуда — в Наркомат иностранных дел. См. показания Вильгельма Лубса, Рудольфа Пельца и других немецких специалистов.
103 Выдававшиеся в 1940 г. ВНЖ поменяли свой внешний вид — теперь это уже был не лист гербовой бумаги формата A4, а книжечка, копировавшая советский внутренний паспорт. В случае ареста ВНЖ приобщали к документам следствия, зачастую в них содержатся единственные сохранившиеся фотографии немецких жертв политических репрессий.
59

лении ВНЖ подданным тех государств, которые рассматривались как враждебные104. Тот, кто не укладывался с отъездом в предоставленный срок, например по причине отсутствия германского паспорта или по семейным обстоятельствам, подвергался аресту как лицо, нелегально находящееся на территории СССР. Это заставляло иностранцев под угрозой ареста либо подавать заявление о переходе в советское гражданство (тогда в ВНЖ делалась соответствующая отметка) либо спешно покидать пределы советской страны.
Получение или продление ВНЖ было невозможно без справки с места работы, поэтому уволенный иностранец рано или поздно терял право на пребывание в стране. В такой же ситуации оказывались и «интуристы», не сумевшие в течение отведенных им нескольких дней решить вопрос с поступлением на работу. С просроченным ВНЖ или национальным паспортом нельзя было преодолеть еще одну бюрократическую процедуру — получить прописку по месту жительства105. Людей попросту выселяли из квартир, они ночевали у знакомых, на вокзалах, а летом даже в лесу.
Тем не менее в ряде случаев жертвы немецкой операции УНКВД МО в течение нескольких лет жили в СССР без вида на жительство (Георг Керн, Вальтер Рефельд). Чтобы разрубить «гордиев узел» бюрократических согласований, некоторые из них самовольно продлевали свои ВНЖ, например, ставя печать домоуправления, к которой они имели доступ (Петер Ландбек). Это рассматривалось как подделка документов и уголовное преступление.
2. Социальная мобильность
Восторги первых недель пребывания в СССР отражены в письме врача Адольфа Босса своей жене (21 апреля 1934 г.): «То красивое, что переживаешь здесь (конечно, как коммунист) — это подчинение огромному, еще никогда не бывалому кругу задач, которые гармонически совпадают с тем, о чем мы годами интенсивно читали, о чем мы рассуждали. А вот здесь все теперь стало конкретным, или же, точнее, находится в начальной стадии конкретизации, причем предчувству
ем. Охотин Н., Рогинский А. Указ. соч. С. 46. 105 в Такой ситуации оказался «бомж» Вальтер Рефельд из подмосковного города Кунцево, выписанный (т. е. лишенный прописки) из дома собственной женой. В ходе допросов он «признался», что готовил взрывы в метро, так как «хорошо знал расположение главных входов на станцию Киевская». Взрывчатку он должен был получить в германском посольстве сразу же после нападения Гитлера на Советский Союз.
60

No comments:

Post a Comment